16.03.2008 в 14:00
Пишет Svengaly:С днем рождения, Faith S.!
Под катом - подарочек
Эбонитовая трубка.
Был в генштабе немецком штандартенфюрер один. Штирлицем звали. читать дальшеИз самых истинных арийцев. Говорили, будто у него на правой руке от рожденья меточка тайная – знак молоньи. Стало быть, прямая дорога ему была в СС.
Хороший работник был, старательный. Бывало, еще и февраль не начинался, а у него уж отчет полугодовой готов. Все наперед знал: сколько Рубенсов из Варшавы вывезут да сколько Гольбейнов из Праги. Культурными ценностями, слыш-ко, занимался.
Через это чутье сильно его шеф гестапо не жаловал. Сам он, Мюллер-то, шибко порядок любил. А людишкам в государстве только волю дай, вмиг беспорядок учинят. Сподручнее им, вишь, в беспорядке жить. Все свободу себе каку-то придумывают. Молодцы мюллеровы с ног сбились, чтоб порядок устроить. Надергают народу, и в пытошную. Намашутся за день, с ног падают, и не до отчетов им. Мюллеру не любо, потому – опять беспорядок.
А скоро начали в штабе замечать: русские как-то планы секретные разведывать стали. Сначала думали, совпаденье вышло. Потом глядят, сильно что-то попадает их армиям. Раз – совпадение, два – совпадение, а три, известно, закономерность.
Догадались, что неспроста дело. Видать, казачок засланной в штабе завелся.
Идет как-то Мюллер по коридору. Невеселую думу думает. А навстречу ему Шелленберг бежит. Юркой такой, как ящерка. Видно, настроение у него хорошее.
- Здорово, - смеется, - заплечных дел мастер. Как живется вам, сердешным? Поди, измаялись все на службе государству? Отчеты за прошлый месяц доделали? Мой-то Штирлиц уж за июль отчитался.
Тут Мюллера и вовсе зло взяло.
«Ишь, ясновидец выискался! На аршин в землю видит. Прямо как русские эти…»
Сказал так-то, и будто стукнуло его – вот кто планы ворует!
И то, чудно себя этот Штирлиц ведет: пива по вечерам не пьет, баб к себе не водит. Книжки у него какие-то. И каждый вечер он над ними сидит. Непроста это.
Подумал так Мюллер и поставил на Штирлица западенку: пустил слух по штабу, будто вечером в кабинете своем оставит на столе чемодан с важными бумагами. И двоих своих стражников-прислужников в схоронку поставил. Думает, придет ночью Штирлиц за чемоданом, тут-то они его и схватят.
Утром приходят – пропал чемодан. И даже ворс на ковре не примят. Служивые клянутся, мол, всю ночь глаз не сомкнули, ровно филин мышь, стерегли. Не было никого. А чемодана нет.
Осерчал Мюллер. Снова слух пустил. Дескать, в сейфе на ночь оставит самую что ни на есть секретную карту. И пять своих молодцев в кабинете поставил. Один под стол забрался, двое – за штору, да еще двое за дверью дежурят.
Пришел утром. Парни говорят: не было Штирлица. Только мышь за панелью шуршала.
Мюллер как закричит:
- Сроду никаких мышей у меня не водилось! Они моего кошачьего духу боятся!
И в сейф скорей сунулся. Так и есть – пропала карта.
Нет и нет. Что делать? Покричал Мюллер маленько. Ну, синяков ребятам своим наставил.
- Что хотите, - говорит, - делайте, а чтоб завтра к вечеру Штрилиц у меня в камере сидел!
Ладно. Пустили снова слух по штабу, что запрут в мюллеровом кабинете на ночь русскую радистку в цепях. Чтобы, значит, прониклась торжественностью момента. И никого из охраны рядом не будет. Потому как из этого кабинета и ящерке малой не ускользнуть. Велел Мюллер никому из молодцев своих близко к кабинету не подходить. А сам под ковер соли мелкой насыпал, под потолок камеру привесил – нову американску разработку. Недавно как раз разведчика американского словили и камеру эту у него отобрали.
Сам сел в кабинет этажом выше, дырку в полу провертел и стал глядеть.
Вот сидит он так-то. Полночь пробило. Тут у него голову и обнесло – носом в ковер сунулся и глаз открыть не может. Заснул Мюллер. Утром глаза продрал, схватился и бежать. Исчезла радистка. И следов на соли под ковром не осталось.
Поглядели запись на камере. Вот есть радистка: сидит на стуле, вся цепями обмотана. А в полночь рябь какая-то пошла, ровно круги по воде. Проморгалась камера-то: снова стул, а радистки нет.
Взвыл тут Мюллер. Мало что Штирлица не поймал, еще и радистку упустил.
- Обыщите, - кричит, - мой кабинет, каждую щелочку проверьте, каждую пылинку переверните!
Стали искать. И нашли: под дверью в уголок звенышко от цепи закатилось.
Схватил его Мюллер и давай обнюхивать. Порошком специальным звенышко обсыпал. Глядь, а на нем отпечаток пальца виднеется. Побежал Мюллер в столовку штабную и нашел там стакан из-под компота, из которого Штирлиц пил. Сравнил отпечатки и чуть не сомлел от счастья. Совпали отпечатки-то.
Ну, тут уж он своего не упустил. Живо Штирлица скрутили и в застенок кинули. Он, конечно, клянется да божится, что в жизни никакой радистки не видал и карт не брал. Мол, сижу – не шалю, культурными ценностями занимаюсь. А Мюллер ему отпечатки под нос и сунул:
- Это, - говорит, - што? На цепке радисткиной твои отпечатки, сокол ты мой ясной, а не на «Джоконде» какой. Сиди пока, думай. Утром приду, ответ будешь держать.
Сказал так и дверь захлопнул.
Штирлиц видит – плохо дело. Никогда еще он не был так близок к провалу. Потому что и впрямь был он никакой не Макс Отто фон Штирлиц, а Максим Максимович Исаев. А если уж совсем по правде - Всеволод Владимирович Владимиров.
Оплошал он с цепкой-то.
«И на старуху бывает проруха», - думает. – «Конь и о четырех ногах, а спотыкается. Повадился кувшин по воду ходить, там ему и разбиту быть».
Подумал так, и на койку железную мякнулся, только лязгнуло.
Вдруг в углу свет синенькой забрезжил. И появилась на стене эбонитовая трубка, вроде как от аппарату телефонного. Штирлиц руками себя ощупал – не спит ли. Подошел все-таки поближе. В руки трубку взял.
А оттуда голос тихонько говорит:
- Что, Штирлиц, сплоховал?
- Да, - отвечает, - есть маленько.
- Что делать будешь?
Ничего не ответил Штрилиц, только вздохнул тяжело.
- Ладно, - говорит трубка. – Помогу тебе. Другой раз не плошай. Худо будет.
Тут светом синим полыхнуло. Пока Штирлиц глаза протирал, трубка исчезла.
«Вот ведь», - думает, - «что нервно-то напряжение с людьми творит. Видно, поблазнило мне. Делать нечего, спать лягу. Утро вечера мудренее».
На другой день заходят в камеру мюллеровы молодцы. Выводят Штирлица в коридор. Он подумал, в пытошную его ведут, ан нет. Пустили его на все четыре стороны и пинка на прощанье не дали. Даже извинились вежливо. Ошибочка, мол, вышла.
Подивился Штирлиц. Какая такая ошибочка? Его отпечатки-то на звенышке были. Спорить, конечно, не стал.
Идет Штирлиц по коридору, а навстречу ему Мюллер, как туча, черный. Глаз от полу не поднимает. Что за притча?
Потом уж только Штирлиц узнал, что Мюллер впопыхах не тот стакан в столовке схватил. В тот день там сам Геббельс компот пробовал – не травят ли офицеров генштабовских работники общепита. Геббельсов-де отпечаток на звенышке нашелся. А как он туда попал, дознаваться уж не стали. Побоялись, вестимо.
Тем все и кончилось. Карты секретны пропадать в штабе перестали. Говорят, Штирлицу трубка эбонитова являлась и ксероксом оборачивалась. Правда или врут все, неизвестно. Ксероксов-то в те годы в помине не было.
С той поры Мюллер Штирлица больше не трогал, хоть на памяти и держал. А как Берлин пал, вовсе ему стало не до Штирлица с его культурными ценностями. Да и сам Штирлиц запропал куда-то. Говорят, шнур от трубки эбонитовой его куда-то вывел, а куда – про то старики генштабовски не сказывают. Будто в Южную Америку, а может, в Кремль, а может, еще куда.
Так-то вот.
URL записиПод катом - подарочек
Эбонитовая трубка.
Был в генштабе немецком штандартенфюрер один. Штирлицем звали. читать дальшеИз самых истинных арийцев. Говорили, будто у него на правой руке от рожденья меточка тайная – знак молоньи. Стало быть, прямая дорога ему была в СС.
Хороший работник был, старательный. Бывало, еще и февраль не начинался, а у него уж отчет полугодовой готов. Все наперед знал: сколько Рубенсов из Варшавы вывезут да сколько Гольбейнов из Праги. Культурными ценностями, слыш-ко, занимался.
Через это чутье сильно его шеф гестапо не жаловал. Сам он, Мюллер-то, шибко порядок любил. А людишкам в государстве только волю дай, вмиг беспорядок учинят. Сподручнее им, вишь, в беспорядке жить. Все свободу себе каку-то придумывают. Молодцы мюллеровы с ног сбились, чтоб порядок устроить. Надергают народу, и в пытошную. Намашутся за день, с ног падают, и не до отчетов им. Мюллеру не любо, потому – опять беспорядок.
А скоро начали в штабе замечать: русские как-то планы секретные разведывать стали. Сначала думали, совпаденье вышло. Потом глядят, сильно что-то попадает их армиям. Раз – совпадение, два – совпадение, а три, известно, закономерность.
Догадались, что неспроста дело. Видать, казачок засланной в штабе завелся.
Идет как-то Мюллер по коридору. Невеселую думу думает. А навстречу ему Шелленберг бежит. Юркой такой, как ящерка. Видно, настроение у него хорошее.
- Здорово, - смеется, - заплечных дел мастер. Как живется вам, сердешным? Поди, измаялись все на службе государству? Отчеты за прошлый месяц доделали? Мой-то Штирлиц уж за июль отчитался.
Тут Мюллера и вовсе зло взяло.
«Ишь, ясновидец выискался! На аршин в землю видит. Прямо как русские эти…»
Сказал так-то, и будто стукнуло его – вот кто планы ворует!
И то, чудно себя этот Штирлиц ведет: пива по вечерам не пьет, баб к себе не водит. Книжки у него какие-то. И каждый вечер он над ними сидит. Непроста это.
Подумал так Мюллер и поставил на Штирлица западенку: пустил слух по штабу, будто вечером в кабинете своем оставит на столе чемодан с важными бумагами. И двоих своих стражников-прислужников в схоронку поставил. Думает, придет ночью Штирлиц за чемоданом, тут-то они его и схватят.
Утром приходят – пропал чемодан. И даже ворс на ковре не примят. Служивые клянутся, мол, всю ночь глаз не сомкнули, ровно филин мышь, стерегли. Не было никого. А чемодана нет.
Осерчал Мюллер. Снова слух пустил. Дескать, в сейфе на ночь оставит самую что ни на есть секретную карту. И пять своих молодцев в кабинете поставил. Один под стол забрался, двое – за штору, да еще двое за дверью дежурят.
Пришел утром. Парни говорят: не было Штирлица. Только мышь за панелью шуршала.
Мюллер как закричит:
- Сроду никаких мышей у меня не водилось! Они моего кошачьего духу боятся!
И в сейф скорей сунулся. Так и есть – пропала карта.
Нет и нет. Что делать? Покричал Мюллер маленько. Ну, синяков ребятам своим наставил.
- Что хотите, - говорит, - делайте, а чтоб завтра к вечеру Штрилиц у меня в камере сидел!
Ладно. Пустили снова слух по штабу, что запрут в мюллеровом кабинете на ночь русскую радистку в цепях. Чтобы, значит, прониклась торжественностью момента. И никого из охраны рядом не будет. Потому как из этого кабинета и ящерке малой не ускользнуть. Велел Мюллер никому из молодцев своих близко к кабинету не подходить. А сам под ковер соли мелкой насыпал, под потолок камеру привесил – нову американску разработку. Недавно как раз разведчика американского словили и камеру эту у него отобрали.
Сам сел в кабинет этажом выше, дырку в полу провертел и стал глядеть.
Вот сидит он так-то. Полночь пробило. Тут у него голову и обнесло – носом в ковер сунулся и глаз открыть не может. Заснул Мюллер. Утром глаза продрал, схватился и бежать. Исчезла радистка. И следов на соли под ковром не осталось.
Поглядели запись на камере. Вот есть радистка: сидит на стуле, вся цепями обмотана. А в полночь рябь какая-то пошла, ровно круги по воде. Проморгалась камера-то: снова стул, а радистки нет.
Взвыл тут Мюллер. Мало что Штирлица не поймал, еще и радистку упустил.
- Обыщите, - кричит, - мой кабинет, каждую щелочку проверьте, каждую пылинку переверните!
Стали искать. И нашли: под дверью в уголок звенышко от цепи закатилось.
Схватил его Мюллер и давай обнюхивать. Порошком специальным звенышко обсыпал. Глядь, а на нем отпечаток пальца виднеется. Побежал Мюллер в столовку штабную и нашел там стакан из-под компота, из которого Штирлиц пил. Сравнил отпечатки и чуть не сомлел от счастья. Совпали отпечатки-то.
Ну, тут уж он своего не упустил. Живо Штирлица скрутили и в застенок кинули. Он, конечно, клянется да божится, что в жизни никакой радистки не видал и карт не брал. Мол, сижу – не шалю, культурными ценностями занимаюсь. А Мюллер ему отпечатки под нос и сунул:
- Это, - говорит, - што? На цепке радисткиной твои отпечатки, сокол ты мой ясной, а не на «Джоконде» какой. Сиди пока, думай. Утром приду, ответ будешь держать.
Сказал так и дверь захлопнул.
Штирлиц видит – плохо дело. Никогда еще он не был так близок к провалу. Потому что и впрямь был он никакой не Макс Отто фон Штирлиц, а Максим Максимович Исаев. А если уж совсем по правде - Всеволод Владимирович Владимиров.
Оплошал он с цепкой-то.
«И на старуху бывает проруха», - думает. – «Конь и о четырех ногах, а спотыкается. Повадился кувшин по воду ходить, там ему и разбиту быть».
Подумал так, и на койку железную мякнулся, только лязгнуло.
Вдруг в углу свет синенькой забрезжил. И появилась на стене эбонитовая трубка, вроде как от аппарату телефонного. Штирлиц руками себя ощупал – не спит ли. Подошел все-таки поближе. В руки трубку взял.
А оттуда голос тихонько говорит:
- Что, Штирлиц, сплоховал?
- Да, - отвечает, - есть маленько.
- Что делать будешь?
Ничего не ответил Штрилиц, только вздохнул тяжело.
- Ладно, - говорит трубка. – Помогу тебе. Другой раз не плошай. Худо будет.
Тут светом синим полыхнуло. Пока Штирлиц глаза протирал, трубка исчезла.
«Вот ведь», - думает, - «что нервно-то напряжение с людьми творит. Видно, поблазнило мне. Делать нечего, спать лягу. Утро вечера мудренее».
На другой день заходят в камеру мюллеровы молодцы. Выводят Штирлица в коридор. Он подумал, в пытошную его ведут, ан нет. Пустили его на все четыре стороны и пинка на прощанье не дали. Даже извинились вежливо. Ошибочка, мол, вышла.
Подивился Штирлиц. Какая такая ошибочка? Его отпечатки-то на звенышке были. Спорить, конечно, не стал.
Идет Штирлиц по коридору, а навстречу ему Мюллер, как туча, черный. Глаз от полу не поднимает. Что за притча?
Потом уж только Штирлиц узнал, что Мюллер впопыхах не тот стакан в столовке схватил. В тот день там сам Геббельс компот пробовал – не травят ли офицеров генштабовских работники общепита. Геббельсов-де отпечаток на звенышке нашелся. А как он туда попал, дознаваться уж не стали. Побоялись, вестимо.
Тем все и кончилось. Карты секретны пропадать в штабе перестали. Говорят, Штирлицу трубка эбонитова являлась и ксероксом оборачивалась. Правда или врут все, неизвестно. Ксероксов-то в те годы в помине не было.
С той поры Мюллер Штирлица больше не трогал, хоть на памяти и держал. А как Берлин пал, вовсе ему стало не до Штирлица с его культурными ценностями. Да и сам Штирлиц запропал куда-то. Говорят, шнур от трубки эбонитовой его куда-то вывел, а куда – про то старики генштабовски не сказывают. Будто в Южную Америку, а может, в Кремль, а может, еще куда.
Так-то вот.